Фото:
Деловая газета "Взгляд"
Так что же мы все-таки ждём от Грузии, в чём же может состоять наша политика по отношению к этой республике — сколько в наших обидах (и грузинских обидах в наш адрес) сантиментов, а сколько логики, сколько фантомных болей от отторгнутого — ещё один текст, который не понравится никому.
Это ОЧЕНЬ длинный текст, и я попросил бы постараться отнестись к нему, пусть и публицистическому, но не лозунговому, по возможности без эмоций, читать его до конца, весь и внимательно. Если вы не готовы — лучше не начинайте.
Начнём с дел давних.
Россия спасла Грузию от рабства в составе Турции и Персии, а также и от массового уничтожения многие народы, населяющие Закавказье (в том числе и самый многочисленный — собственно грузин). Цифры по утратам в результате завоевательных походов и правления шахов есть, они известны, тут не о чем спорить, цифры эти трагичны. При этом Грузия (не как целое, а как несколько царств) в ходе своего спасения постепенно утратила свой суверенитет, на разных основаниях — от добровольного вассалитета, честно испрошенного у России и предоставленного, до завоевания (давайте уж честно), то есть не всегда такое вхождение было исключительно справедливым с высоты нашего сегодняшнего времени.
Взамен Грузия получила вхождение аристократии в состав аристократии имперской, со всеми положенными привилегиями и почестями, безопасность, мир. После чего начался социальный и экономический рост, которого у Грузии (если не считать древние мифические времена, когда «от моря до моря», «великая Грузия») ранее не бывало, а когда бывало — никто уже и не помнит. Остались ли в Грузии люди ностальгирующие по славному прошлому, думающие «а как было бы, если бы не…» — конечно. Такие точно есть и в России, которые говорят о том, как Пётр Великий уничтожил прекрасную историческую альтернативу просвещённой и богатой традиционной Московской Руси, поведя страну по пути иному. «Вот если бы не вы, мы пили бы баварское персидское», то есть Шираз, а не Саперави — примерно так. Проверить невозможно, есть только разрушенные во время набегов и завоевательных походов руины крепостей и тёмные воспоминания в противовес отстроенному Воронцовым, в бытность наместником, Тифлису.
Во время и после Октябрьской революции Тбилиси вспомнил об идее независимости — и правительство Жордания, Церетели и прочих добилось признания суверенитета от РСФСР. Грузинские меньшевики и националисты до того, впрочем, не смогли избежать искушения прирезать себе немного черноморского побережья и даже летучим отрядом взяли не прикрытый никем Сочи, но отряд этот быстро очень вышибли деникинцы, без особого труда (кстати, это до сих пор остаётся почвой для смешного грузинского мифа о том, что Сочи — тоже часть Великой Грузии). Нарушала Грузинская демократическая республика и соглашения с Абхазией — и всю дорогу искала себе союзника. Сперва это были немцы, которых пригласили десантом в Батуми из Крыма, после капитуляции Германии — англичане, высадившиеся на черноморском берегу. И те и другие назывались самыми истинными и вечными из всех союзников, и те и другие позволяли Грузии балансировать так, чтобы не слопали большевики и турки, но все — временно.
Дело в том, что всей своей предыдущей историей Грузия раз за разом доказывала, что всегда будет искать верного и сильного союзника-сюзерена, сложно чего-то ожидать от маленькой (пусть и гордой) страны. И клясться ему, союзнику-сюзерену, в вечной дружбе и верности. Но всё это только до того момента, как сюзерен ослабеет — тогда надо искать нового. И дальше история это только подтверждала.
И когда Красная армия в 1921 пошла в наступление — что было очевидным нарушением соглашений между РСФСР и Грузинской демократической республикой — уже некому было за Грузию заступиться. Да, у большевиков были свои оправдания: восстание грузинский трудящихся, «оказываем помощь», нарушения соглашений грузинским правительством по интернированию «белых» и прочая. Но так или иначе формально это было нападение, агрессия, тут я с грузинскими национал-патриотами согласен. Другое дело, что есть что-то, чего они, национал-патриоты, стараются не замечать. Вглядитесь сегодня в лица бойцов и командиров-комиссаров на старых фотографиях, посмотрите, кто командовал операцией — и увидите, что наступающие отряды Красной армии были в большинстве своём опять-таки из грузин. То есть под флагами красной интервенции в Грузии шёл очередной акт гражданской войны.
Советская власть в Грузии устанавливалась сложно, были многочисленные восстания, некоторые территории республики время от времени становились почти независимыми, но раз за разом восстания подавлялись, кровь лилась, республика усмирялась. И кто же был усмирителем — большевики, никто не спорит, но кто, чьих, откуда — в огромном, подавляющем большинстве все местные. Тем не менее, в среде национал-патриотов до сих пор жив и крепок миф о том, что это злые русские угнетали грузин. Даже когда самый главный грузин возглавил страну, вполне в духе идеи старого перехода национальной аристократии на имперский уровень, уже под русским псевдонимом, точнее, партийной кличкой, — все знали, что он именно грузин, из Грузии. Почему не Джугашвили, а именно Сталин — потому что это было лидерство над империей, над вненациональной общностью. И потому что, так же как «Ленин» «Троцкий» и прочие, важнее всего была именно партийная идентификация, а не семейная. Но нам важнее первый элемент.
Сейчас Сталина, приводимого грузинским активистам в качестве доказательства отсутствия «оккупации», те, грузинские активисты, часто называют человеком, который утратил национальную идентичность — «никакой он не грузин, больше всего Грузия от него страдала». Но этот аргумент опровергается повсеместной гордостью грузин за «своего» Джугашвили (пусть скажут, что ностальгируют только маргиналы), но и бунтом в Грузии в 1956 году — из-за доклада Хрущёва и «разоблачения культа личности». Что-то не срастается с «оккупацией». Также при Советской власти Грузия постепенно стала внутрисоветским экономическим оффшором — с большим сектором теневой экономики, с состоятельной национальной элитой, новой аристократией.
Безусловно, Грузия привнесла много в общее культурное пространство — в литературе, в кино, в изобразительном искусстве, в медицине. Но нужно понимать, что вот эта блистательная «прибавочная стоимость» позволительна была (и есть) только у государств и сообществ достаточных, состоятельных, имеющих возможность для «рекреации», экономически не может быть нации художников и вагантов без жировой прослойки — имущественной или инерционной-исторической. И именно пребывание «в общем доме» с Россией позволила Грузии иметь такую роскошь как что-то обыденное, повседневное.
Не будем спекулировать на развитости криминального сектора, но там, где тень — там и криминальная иерархия, в исходе из Грузии наиболее состоявшаяся по сравнению со многими прочими диаспорами. Да, внутри Грузии существовало сильное имущественное и социальное расслоение, но даже небогатые семьи были куда успешнее небогатых семей где-то в Саратовской или Тверской области, в рабочем посёлке или деревне. Центральная Союзная власть видела это, пытаясь постепенно выработать, воспитать так называемый рабочий класс — в смысле индустриальных рабочих, полагая, что постепенно сможет изменить социальную картину в республике — так в Грузии были учреждены или сильно расширены индустриальные производства, отсюда — индустриализация Грузии. Но традиция была сильнее, так же как и семейные связи, родовые, клановые.
Союз задабривал Грузинскую ССР, держа высокие закупочные цены на сельхозпродукцию (мандарины, лавровый лист, орех, табак, чай), несмотря на то, что их качество не всегда было высоко (мягко говоря), а импортные альтернативы были часто дешевле и лучше — но тут не стоит думать, что это была исключительная благотворительность в пользу Грузинской ССР — у Союза было мало валюты, плюс была задача развивать местное производство. За редчайшими исключениями игнорировался теневой сектор производства и торговли, тем более, что в условиях дефицита он позволял усиливать национальные элиты «в центре», а также обеспечивал связку с «имперской бюрократией», номенклатурой.
Но в итоге получился интересный социально-психологический эффект: городское население Грузии, в первую очередь интеллигенция и состоятельные слои, усвоили психологию «элиты», исключительности своего положения в СССР, в отношениях с Россией в первую очередь, искренне поверили в свою политическую состоятельность — производную от экономической, которая также в реальности была сомнительной, но и это понимание постоянно ускользало. Именно в этой среде возникли вдохновляющие идеи об особой судьбе Грузии, об обретении республикой истинной независимости, оправдываемой мифами об «оккупации» со стороны России, «угнетении». И поскольку эта национальная элита (будем её так называть так как именно эта группа стала наиболее яркими выразителями национальных чаяний, пусть и оставалась в меньшинстве — была наиболее пропагандистски сильной) была наиболее мобильной, то она же была и наиболее восприимчивой для заинтересованной работы из-за рубежа.
Когда же, после краха Советского союза, начался исход городского населения из Грузии, то место их — и физически, и идейно, стали занимать люди, пришлые из провинциальных районов, деревень, посёлков, которые были мотивированы ещё и тем, что «в городе жируют, нам нужно по-справедливости часть своего пирога» — многие бедные тбилисцы вспомнят как буквально выгоняли людей из квартир, в которых поселялись неразговорчивые новые хозяева. Пришлые, мотивированные, но имеющие более низкий уровень образованности, оказались не противоядием против такого национального высокомерия, но восприимчивой аудиторией — и были довольно быстро рекрутированы в «новые горожане», составили более массовую, уже не «элитарную» основу, своеобразный таран для последующих событий. Условно говоря, устанавливать правильный грузинский порядок в Абхазии отправились парамилитарные отряды «Мхедриони», которые состояли из рядовых активистов, но шефом и создателем тех же «Мхедриони» был известный сценарист и, что интересно, вор в законе Джаба Иоселиани — отличная иллюстрация к сказанному выше.
Интересно то, что на фоне вот этой миграции деревни в город, в традиционно мультиязычном и многонациональном Тбилиси тогда, в самом конце 80-х — начале 90-х произошёл, кто-то скажет «ренессанс», кто-то «вспышка», местного грузинского национализма, что, кстати, раскололо старую интеллигенцию — были ещё думающие люди, понимавшие, какого кадавра они порождают. Но эта небольшая осознанная группа и возглавила «исход» из Грузии — в Россию ли, в Европу ли. Догадаться как-то поддержать её в Москве не смогли — сперва это было бы диверсией под лозунги сохранения СССР, так как отрицало бы его монолитность и единство, а потом — просто по недалёкости и бедности.
В результате, на закате СССР (сейчас не будем писать диссертацию о причинах), Грузия стала одной из первых (в одном ряду с прибалтийскими республиками), кто решил попробовать уйти от слабеющего сюзерена, и это было совершенно в логике всей предыдущей истории Грузии и грузин. И, кстати, первый президент страны Звиад Гамсахурдиа, по некоторым слухам — информатор КГБ СССР — главный националист и «сепаратист», происходил из семьи старых признанных диссидентов, интеллигентной семьи: отец его Константин Симонович — один из крупнейших прозаиков Грузии, когда-то пострадал от «репрессий», но при Советской власти чувствовал себя неплохо, хоть и сохранял флёр «инакомыслящего» — чего стоит хотя бы его награждение — дважды! — Орденом Ленина и единожды Орденом Красного знамени — так ли угнетатели чествуют оппозицию? — ещё одна иллюстрация «особого пути» грузинской национальной интеллигенции и политической элиты.
После краха СССР и обретения независимости оказалось, что надежды на экономическую состоятельность, идея о том, что именно Грузия кормит остальной Союз (и в первую очередь Россию) зеленью, мандаринами, поит вином и боржомом, а также помогает немного марганцем, всё это оказалось бриллиантовым дымом. А привычка к хорошей спокойной жизни, привычка чувствовать себя чуть талантливее, успешнее, богаче — лучше! — чем все прочие, эта привычка осталась. Просто неожиданно оказалось, что в доме стоит буржуйка, на базар лучше ехать со стволом, наркоту потребляют все, включая милицию, которую надо беречься пуще бандитов, а на зарплату в 10 долларов прожить невозможно. В сочетании с национальным эго — взрывоопасная смесь, которая обязательно подкрепляет чувство обиды. Вопросом выживания «политического класса» стал поиск таких удобных объяснений катастрофы, которые отводили бы от него обвинения в несостоятельности, при этом, после отъезда — а в Грузии происходила грандиозная депопуляция — многих разумных людей, доля условной «деревни» росла, а местная национально-патриотическая интеллигенция имела куда больше возможностей для идейного закрепления.
Отрезвления не произошло, особенно на фоне «возрождения национального самосознания» — произошёл поиск простых решений в военно-полевых условиях.
Мифы о том, как прекрасно жили столетиями многочисленные народы Закавказья оставим идеалистам, конфликты между грузинами и осетинами, между грузинами и абхазами бывали и ранее, часто племенного характера, часто как конфликты между кланами, порой отягощённые традициями кровной мести. Но именно на фоне роста национального самосознания эти конфликты разогрелись в сразу несколько настоящих полноценных войн.
Были ли исключительно невинными жертвами и мирными агнцами абхазы, которые проходили через схожий процесс учёта всех обид за всё время? Нет, конечно, из Абхазии были изгнаны десятки тысяч грузин. Можно ли считать военный поход для покорения мятежников, с использованием артиллерии и бронетехники, с надеждой решить «абхазский вопрос силой» перспективной стратегией для установления межэтнической мира? Тоже ни разу нет. Занимала ли Россия какую-то осознанную позицию в том же грузино-абхазском конфликте? Не думаю. Москва того периода — сама была полем битвы между кланами, сейчас бы сказали «башнями», но это слишком упорядоченное и централизованное понятие для России начала 90-х. Скорее, конфликт в Абхазии воспринимался российским политическим классом как гражданский, как продолжение трагического распада Союзного государства, которое и было «настоящей Россией».
При этом было понятно, что симпатии склонялись к стороне, противоположной Грузии, так как она выстраивала свою государственность в принципиальном отходе, отложении от России. Работали ли заявления о братстве между православными народами — в той мясорубке вопросы веры уже не были так актуальны, это было время безбожников, которые молились только в окопах перед лицом смерти. Да и со стороны Грузии слов о братстве и дружбе в тот момент звучало не много. Чья авиация тогда работала по позициям грузинского ополчения и армии, чья артиллерия, а главное, по чьему прямому приказу — историки рано или поздно выяснят, тут важен именно контекст: все же смотрели кино «Warlord» или в нашей версии «Оружейный барон» с Кейджем — когда персонаж скупает какое угодно оружие в нищей армии? — там не было покупок и бизнеса, была дикая смесь из авантюристов, идеалистов, идиотов, военных преступников — и их жертв, конечно — со всех сторон, только и возможная на развалинах великой империи. Между грузинами и абхазами пролегла кровь, такое лечится долго.
Россия хотела предотвратить это кровопролитие, но тогда (часто и сейчас, но об этом в другой раз) — «Россий» было много: кроме России-миротворца, были и авантюристы под российским флагом, и люди, которые считали, что лучше всех прочих знают, что именно нужно России на Кавказе, и люди случайные, и люди просто корыстные. Мы разве не помним, насколько последовательна (нет, не последовательна) была наша политика на Северном Кавказе, когда воспоминаемый многими с ностальгией Березовский крутил свои мутные дела в качестве заместителя секретаря Совета безопасности целой ядерной сверхдержавы? И разве мы можем говорить о том, что вот как раз в Абхазии Россия воевала идейно против грузин за абхазов? Вспомню, как Е. М. Примаков тогда смог договориться, убедить покойного Ардзинбу, что нужно ехать в Тбилиси и сесть за стол переговоров, договориться о будущем мире с Грузией. Ардзинба прилетел вместе с Примаковым в Тбилиси к огромному удивлению Шеварднадзе, но все договоренности были тогда сорваны именно грузинской стороной, которая активно искала более крепкого и влиятельного сюзерена. Да и в самой России — мы же помним, мы имели дело со многими «Россиями» — не было единства по поводу будущего Грузии (и Абхазии вне её, в ней ли).
Объективно, лучшим вариантом для России, Грузии и Абхазии тогда была бы конфедерация Абхазии с Грузией — это решало бы вопрос территориального единства и стабильности границ, предсказуемости и последовательности внешней политики республики, положения гражданского населения, успокаивало бы и отношения Грузии с Россией. Но пролившаяся кровь, а также многие разнонаправленные амбиции не дали состояться такому варианту. А главное — ни тогда, ни потом (и до сих пор) не было и нет принципиального понимания «а зачем нам, России, это всё» — в чём цель и задачи.
Схожим образом складывалась и история с Южной Осетией. Застарелый конфликт на землях, где осетинское население оспаривало грузинский суверенитет, а грузины считали осетинское население пришлым, не был решён, был заморожен — и сохранялся таковым до августа 2008. Возможно, в существовавших условиях такая заморозка была единственно возможным вариантом, но время заморозки должно — в идеале — быть освоено на налаживание контактов, диалога и укрепления доверия между сообществами, чтобы потом легче было перейти к их решению. Делала ли Россия достаточно для такого налаживания доверия? Не думаю. И причина всё та же, на мой взгляд — мы как не понимали зачем это вообще нужно, так и не понимаем. А в условиях, когда внешняя политика Грузии была по-прежнему антироссийской — считали, что «помогать» Тбилиси вообще вредно.
Всё это время Грузия искала — и в итоге нашла себя — в клиентах США и Британии. А после прихода к власти Саакашвили никто уже и не вспоминал о том, что сохранение Аджарии в составе Грузии — во многом, в значительной доле — заслуга российской дипломатии. Когда Тбилиси возвращал себе контроль над регионами, именно Москва убеждала тогдашнего лидера Аджарии, практически князя портового Батуми Абашидзе, пойти на мировую и преклонить колено; получилось. И что же затем? Ни-че-го.
Во многих эпизодах грузинская политика в отношении «северного соседа» определялась не интересом Грузии обеспечивать рост благосостояния беднеющих (и не привыкших к бедности) людей, не обеспечением доброжелательных отношений с Россией для собственных хотя бы прагматичных выгод, а корпоративным интересом «политического класса», состоявшем в упрочении клиентских отношений с Европой и США, поддержании своего статуса проводника этих отношений, получении от них выгод и преимуществ, при этом — поддержании чувства «национальной обиды» и мифа об угнетении и притеснении, иначе было непонятно, зачем вообще Грузии такая политическая элита. Давайте не забывать, что после прихода к власти Саакашвили просто организовал выплату зарплат членам кабинета министров из фонда Сороса — тогда это подавалось, как важный шаг в обеспечении независимости и в борьбе против коррупции.
И всё это время у России не было какой-то оформленной идеи по поводу Грузии: что же мы хотим от Тбилиси, кроме невхождения в НАТО. Вместо этого российскому общественному мнению предлагался ностальгический набор из православного единства, грузинской кухни, заверений в вечной дружбе между людьми, если не государствами, общего исторического прошлого — при том, что в Грузии, конечно, это разделялось большинством, но большинством политически неактивным, инертным, не имеющим адекватного политического лидерства и организации. Поэтому все «пророссийские политики» Грузии рано или поздно оказывались на политической обочине, как бы ни преподносили себя уважаемая Бурджанадзе или другие — они теряли голоса на выборах, их влияние сходило на нет.
Российский подход, в отсутствии идеи закавказской политики, грузинской политики, состоял в простом поиске такого политика, кто говорил бы что-то про российско-грузинскую дружбу, обещал бы оргструктуру, хороший процент на выборах, какой-никакой национальной известности и ещё, желательно, что-нибудь против НАТО. С таким минимальным и очень аморфным набором в Москву потянулись за заработком авантюристы и идеалисты.
Ситуация резко осложнилась после атаки Саакашвили на расположение миротворческого контингента в Цхинвали. Так написано в докладе ОБСЕ — Хайди Тальявини: война 08.08.08 началась с нападения грузинской армии, не удалось подтвердить присутствие российских сил на территории Южной Осетии к моменту начала боевых действий, как бы потом, задним числом, ни пытались в этом убедить мир сторонники истории о российской агрессии. Впрочем, интересно, что сам термин, несмотря ни на что, закрепился — благодаря активному промыванию мозгов со стороны Вашингтона, Лондона и Брюсселя, работе mainstream media: как бы там ни было, решает PR. Тогда я в первый раз услышал анекдот про двух русских лейтенантов, что пьют кофе на Елисейских полях в виду пылящей танковой колонны: «Да, Ваня, продули мы с тобой информационную войну».
Понятно, что Саакашвили вряд ли самому пришла в голову мысль попытаться силой восстановить территориальную целостность республики, уж «утвердить» у кураторов он это точно должен был. Помню карикатуру где-то в американской (!) газете: Буш в ковбойской шляпе (конечно же) подталкивает маленького пухлого Саакашвили в шортах к клетке, в которой дремлет большой и страшный медведь, вручает ему прутик. Саакашвили тыкает медведя в бок прутиком, Буш отходит в сторонку.
Сейчас часто гадают: а что было бы, если бы тогда в августе российская армия взяла Тбилиси — может и не было бы нынешних проблем. Думаю, нынешних не было бы, были бы другие: это не красные грузины брали бы Тбилиси и водружали бы Красное знамя с Советской властью, а вполне себе настоящая оккупационная армия, в международных терминах, пусть мы и разделяли бы её задачи. А это уже совершенно другой расклад. Сажать «своё правительство» и потом держать там войска, чтобы его не скинули в ходе бунтов? Подавлять бунты самим?
Тогда мы прикидывали: вероятно, нам удастся, после кризиса, вновь выравнять наши отношения (святая простота, розовые надежды не работают в противостоянии настоящим волкам и профессионалам глобального противостояния). А если мы забираем всю Грузию — то дальше получаем перманентно тлеющую территорию, которую надо кормить и усмирять. Потом что-то сравнимое будет происходить с размышлениями по поводу Донбасса. Но, как мы помним про тех же персов из самого начала этого длинного рассказа, не бывает «если бы» — всё так, как есть.
Другое дело в том, что и наша решительность, и наша нерешительность, и вот эта рефлексия — «Могли ли мы? Должны ли мы?» — всё это происходило и продолжает происходить на фоне всё того же отсутствия понимания, что же нам надо от Грузии, к чему она нам, кроме отсутствия военных баз НАТО.
Россия признала независимость Южной Осетии и Абхазии. Что сделано, то сделано. Такие вещи нельзя «отозвать». Мы сдали козыри в сложной игре — когда могли продолжать игру или торг, кому что нравится. При этом утрата этих территорий для Грузии — тяжелейшая травма и национальное унижение, с которым не справятся ещё многие поколения грузин. Важный вопрос: а нужно ли нам вообще переживать — смирятся или нет? Нужно ли добиваться обязательного признания этой независимости от Тбилиси? Нужно ли нам переживать из-за того, травма это или нет для грузин — наше-то дело какое? На это может появиться ответ только если мы сами для себя сформулируем, нужна ли России Грузия и в каком качестве — опять проклятая проблема цели нашей политики за Кавказом.
У нас есть обязывающие соглашения в сфере обороны с Абхазией и Южной Осетией, там стоят российские базы — не думаю, что у нас есть в реальности какие-то сомнения в безопасности этих республик. И в Абхазии, и в Южной Осетии уже больше 10 лет идут проекты по восстановлению и развитию, которые финансируются российским бюджетом. И есть, мягко говоря, много вопросов по поводу их эффективности, есть вопросы — я встречаю их в прессе — о прозрачности и отчетности. Есть вопросы и по защите прав российских граждан — и личных, и имущественных — в Абхазии, и это при том, сколько Россия вкладывает в эти республики, как поддерживает их. На всё это не нужно закрывать глаза. Но есть ли у России какие-то дополнительные обязательства перед Южной Осетией и Абхазией сохранять ради них именно что конфронтацию с Тбилиси? Нет, конечно.
Мы много раз декларировали, что Тбилиси нужно выстроить новые отношения с Цхинвали и Сухуми. Это можно воспринимать как «приглашение к формальному признанию», а можно, как приглашение к деэскалации. Вот, к примеру, предлагали же мы Тбилиси взять на себя формальные обязательства о неприменении силы в отношении двух этих республик — казалось бы, очевидная гуманитарная задача. Но Тбилиси считает, что таким образом он признает независимость Южной Осетии и Абхазии, признает утрату этих территорий. Тут важна трактовка.
Далее: раз мы предлагаем Тбилиси устраивать свои отношения с Цхинвали, то отчего мы с такой настороженностью и негативизмом относимся к тому, что Тбилиси предлагает включение в бесплатные образовательные и медицинские программы жителям Южной Осетии и Абхазии — если те согласны взять грузинский паспорт? Считаю, что это дело абхазов и грузин, осетин и грузин — пусть сами разбираются в этом, это их личный выбор, зачем нам лезть в эти вопросы, ведь в противном случае можно так же возражать и против выдачи наших паспортов где бы то ни было (а мы знаем, где).
Налаживание отношений и деэскалация отношений между Тбилиси, Сухуми и Цхинвали — в наших интересах, в интересах гражданского населения. Безопасность и суверенитет их гарантирован, они могут опираться на Россию, но что делать дальше — уже их выбор. За нами — однозначное гарантирование их безопасности. Впрочем, тут я могу только очень серьёзно сожалеть, что война и признание независимости — не тупик в отношениях между Россией и Грузией.
Но давайте уж честно: настоящая, главная, единственная даже проблема в том, с каким именно государством будут налаживать отношения отложившиеся от Грузии республики, вот это нам важно: с агрессивным антироссийским образованием, что предоставляет логистическую поддержку внешним враждебным России силам, или дружественной для нас стране. То есть всё опять упирается в историю о нашей цели и оживаниях, о нашей политики в отношении Закавказья.
И мы, уже десять лет спустя той августовской войны, очень осторожно и медленно, двигались к деэскалации: уже наметились и облегчение визового режима (вплоть до отмены), уже нашли соглашение по транспортному коридору в Армению (железная дорога через территорию Абхазии, которую позволили бы запустить нынешние грузинские власти). Последние события в Тбилиси обострили размышления о враждебности или мирном пути, как и необходимость поиска этой самой цели в нашей политике в отношении Грузии.
Бенефис «габунии» с матом и кривляньями произошёл не сам по себе, его необходимо рассматривать как эпизод, пусть и очень зловонный, бОльшей истории, которая всё тянется и тянется — тут и попытка вбросить ещё один раздражитель, эффективно — получилось же! — манипулировать российско-грузинскими отношениями, и попытка поставить руководство республики в сложное положение очередного выбора перед лицом антинациональной (по сути) националистической политической элиты, раскормленной и выращенной за многие десятилетия, усиленной активной работой «доброжелателей». Оправдают — получат от России, что полезно для антироссийского политического класса, осудят — получат от «оппозиции» за национал-предательство. Пока что мы видели очень негативную массовую реакцию на эту выходку, но она — часть истории, связанной со срывом сессии Межпарламентской Ассамблеи Православия, когда приглашённого (!) и усаженного устроителями в кресло спикера (!) гостя — российского депутата Сергея Гаврилова оскорбляли и выгоняли из здания парламента Грузии, а в центре начались выступления против грузинского правительства и России.
Нас продолжают убеждать, что выступления эти не против русских, а против России и её руководства. Какое лукавство. У российских граждан есть свои претензии к своей власти, но они задают их сами, без помощи грузин (или украинцев), в том числе и на выборах. «Я убивал русских и буду убивать русских» — кричал какой-то депутат грузинского парламента (или просто активист?) — но «мы не против русских», конечно же. Видимо, происходит очередное вскрытие гнилого нарыва.
Причём интересно, что каких-то ярких поводов Россия даже не давала — видимо, качественно накопилось «потепление», которое стало уже совсем невыносимым для вот того грузинского политического класса и настоящих спонсоров (сюзеренов) Грузии. Особенность нынешних обстоятельств в том, что в этих вассальных, клиентских отношениях, тоже происходят примечательные изменения: США декларирует (и часто демонстрирует) пересмотр своих старых обязательств.
То, что делает администрация Трампа под лозунгами нового национального эгоизма, грозит снижением поддержки внешних проектов, что уже пугает Европу (ситуация совершенно непривычная и дискомфортная для Брюсселя, привыкшего к тому, что часть делегированного суверенитета — не его головная боль), а уж как она пугает грузинский политикум — и не описать, ведь финансирование проектов по линии Государственного департамента и USAID уже начали сокращать. Плюс история с начинающейся в США предвыборной кампанией, плюс совпадение интересов: грузинского политического класса напомнить о себе, о том, что Грузия — на фронтире Америки с внешним враждебным миром, и всё ещё нуждается в ласке и деньгах, оппонентов Трампа на выборах (и от демократов, первым делом, и от республиканцев, что даже интересно) — о том, что раньше-то всё было мощно, красиво, успешно, вон до чего довёл Америку капитулянт проклятый, ни разу не Make America Great Again. Кто там финансирует телеканал Рустави-2, кроме того, что он является рупором «националов» Саакашвили, надо ли напоминать — поищите в Google или в Яндекс, найдётся всё.
Надо ли России реагировать на новую вспышку вот этой старой истории про угнетение Грузии, мат, истерику грузинского политического класса — конечно, это необходимо. Полагаю, что из описанного выше ясно, насколько незрел, инфантилен и легко манипулируем этот политический класс, насколько он зависит от внешнего влияния и финансирования. Старый сюзерен слабеет (или добровольно отходит от игры), Грузия начинает новый поиск. В запутанных условиях наших взаимоотношений, в условиях отсутствия и у нас самих понимания, что же именно нам нужно от Грузии, прежде чем начинать что-то совершать нужно подумать, отмерить, проанализировать. Лучшим выходом была бы пауза, подморозка — осознанно употребляю этот термин взамен «заморозки», что всегда негативно-агрессивно. У нас нет агрессии к Грузии, нам просто не с чего: в том числе и потому, что нет какого-то видения в её отношении.
Даже первая наша реакция на события в Тбилиси — остановка прямого авиасообщения и в тот момент только размышления «а не остановить ли нам импорт грузинского вина» — уже вызвали эффект. «Габуния» оказался самым презираемым и ненавистным персонажем по всей Грузии, наконец-то мы услышали не только голос адекватного большинства, но и политический класс был вынужден реагировать соответствующе, осуждая провокатора. Оказалось, что грузинская политическая элита вполне поддаётся воспитанию, она способна к выработке полезных в международных отношениях условных рефлексов в результате простых последовательностей: за пакость неизбежно придётся отвечать, безэмоционально, автоматически. То есть реакция политической элиты была такова не только потому, что «габуния» нарушил все мыслимые этические нормы кавказского общества, но и потому, что Россия не стала молча утираться и продемонстрировала готовность идти на большее. И я тоже призывал идти на большее.
Дума проголосовала за предложение Правительству России рассмотреть ввести ограничения на поставки газировки, вина и возможный запрет денежных переводов. И я голосовал «за». Потому что у Правительства должна быть легитимная возможность (она и так есть, но поддержка Парламента важна политически) использовать это оружие сразу, это, по сути, взведённый пистолет. Должен ли он выстрелить сразу и сейчас? Сейчас, учитывая вот эту реакцию общества и вынужденную реакцию политического класса на «габунию», нужно терпение, так как оно не было нужно ещё вчера. Политика — искусство возможного.
Нам никогда не удастся самим привести в порядок грузинское общество и самим найти для него лекарство от инфантилизма, русофобии и поиска простых решений. Но мы создаём условия для выздоровления, вы помогаем выработать вот этот условный рефлекс в политической элите. Удастся ли нам заранее предотвратить очередную «габунию» — видимо, нет. Но мы поможем выработать грузинским обществом противоядие, когда «габунию» и её последствия сразу же и оперативно (тут я стараюсь тщательно подбирать слово, чтобы не обвинили в чём-то) элиминирует сама же грузинская политическая элита.
Мне не хотелось бы думать, что немедленный залп, введённые на фоне здоровой реакции общества санкции, повредят именно адекватному, ранее молчаливому большинству. Тем более, что залп сразу по всему набору санкций израсходует арсенал: и что же мы сделаем в случае очередной «габунии», высылать грузин по этничности, лишать их российского гражданства (вредительство и идиотизм), детей в школах переписывать (как уже было, но слава Богу быстро прекратилось, активизм на местах всегда превращался в ту же глупость и вредительство)?
Сейчас мы увидели здравую реакцию. Нам нужно поставить санкции на паузу. Хорошее поведение нужно поощрять. В этом и смысл.
Может ли быть наша политика в отношении Грузии в ближайшем будущем «государственной» в условиях, когда противником нашим является именно «государство», именно политическая элита? Нет, она становится делом исключительно частным. То есть ровно так же, как грузинский политический класс нас убеждает, что «это всё не против русских», мы видим нормальное и дружественное отношение рядовых, а не политизированных грузин, один в один — мы можем и с нашей стороны отлично дружить — в личном, частном качестве, по желанию. Российско-грузинские отношения могут стать делом частным, неправительственным, негосударственным.
Это особенно удобно и полезно в силу серьёзных заморозков в наших государственных отношениях. Тем более, пока мы не сформулировали «а зачем оно вообще нам надо» — ту самую цель нашей политики в отношении Грузии. Нам нужна как минимум пауза для формулирования этой политики. Что это может быть, зачем нам Грузия. В общем-то, не за чем с точки зрения голого прагматизма, так как в Грузии нет или мало той продукции и ресурсов, что необходимы нашей экономике, Грузия не представляет большой рынок для сбыта (мало населения, оно бедное). Более того, Грузия просто сложный партнёр (да и вообще пока не партнёр) по причине токсичности этой самой политической элиты. Но элита воспитывается (без чёткого результата, тут, видимо, важен сам процесс), пусть и не стабильна в своих привязанностях.
Есть ещё «духовная общность», Православие, гостеприимство, кулинария, песни, пляски, застолье, ностальгия — всё вместе это веские причины держаться за Грузию, впрочем, и они постепенно и очень технично ставятся под сомнение: стоят ли они тех нервов и рисков, что мы постоянно получаем. Есть же и альтернативы. Есть набор довольно банальных и много раз проговоренных вещей, которые нам нужны от Грузии, помимо общей «душевности»: коридор в Армению, в принципе часть коридора Восток-Запад, что актуально для проектов сопряжения ЕврАзЭС с Китаем, буфер между Россией и Ближним Востоком.
Нельзя контролировать Кавказ и обеспечивать безопасность на Северном Кавказе, отказавшись от присутствия за Кавказским хребтом. Но для этого нам нужно быть уверенными, что наш южный сосед дружелюбен, стабилен, предсказуем, что он — партнёр, а не гуляй-поле для проходимцев, авантюристов, политических инфантилов и враждебной нам агентуры. И вот такой сосед, состоявшийся, не ищущей в нас ресурсной базы, готовый торговать не только для своей, но и для нашей выгоды, гарантирующий нам, что на его слово можно положиться, что он никогда не станет площадкой, платформой для антироссийской деятельности — нам нужен.
А тогда уже и в отношениях между Тбилиси, Цхинвали и Сухуми сами разберётесь, культурный обмен, туризм, кулинария, тосты и вино, воды Лагидзе (куда вы дели «Воды Лагидзе» с проспекта Шота Руставели, ироды?) и прочая, и прочая — всё будет окончательно в радость.
Источник: Блог Евгения Примакова
